#легенды_Англии

   Это — третья Ветвь Мабиноги.
   Когда те семеро, о которых мы рассказывали, похоронили голову Бендигейда Врана на Белом Холме в Лондоне, Манавидан, их вождь, оглядел своих спутников и глубоко вздохнул, и горе овладело им. «О Боже всемогущий, горе мне, — сказал он, — ибо нет никого, кто приютил бы меня хоть на одну ночь». — "Господин, — сказал Придери, — пусть это не тяготит тебя. Твой кузен стал владыкой Острова Могущества, и хотя он добился этого не по праву, не к лицу тебе затевать с ним раздор из-за земли. Ведь ты — один из Трех благородных правителей"1 (смотреть примечания) — «Хотя он и мой кузен, — ответил Манавидан, — я не рад видеть его на месте моего брата Бендигейда Врана и не могу быть счастлив под одной крышей с ним». — «Hужен ли тебе мой совет?» — спросил его Придери. «Да, мне сейчас нужен совет, — ответил Манавидан, — что ты хочешь предложить?» — «Семь частей Дифеда2 достались мне, — сказал Придери, — и там сей- час моя мать, Рианнон. Я отдам тебе ее и с нею власть над всем Дифедом3. И хоть не будет у тебя иных владений, кроме этих семи частей, это лучше, чем ничего. Моя жена — Кикфа, дочь Гвинна Глеу, и хотя королевство считается моим, я хочу, чтобы им владели ты и Рианнон. И если тебе нужны владения, то земли Дифеда — не худшие из них». — «Я и не желаю лучших, — сказал Манавидан, — и да воздается тебе добром за твою дружбу». — «Все, что я могу дать тебе, будет твоим, если пожелаешь», — сказал Придери. «Я принимаю твой совет, друг, — сказал Манавидан, — и отправлюсь с тобой, чтобы увидеть Рианнон и ее владения». — «Ты правильно сделаешь, — сказал Придери, — я уверен, что ты никогда не видел более разумной женщины. К тому же в расцвете лет никто не мог сравниться с нею, и даже сейчас ты не разочаруешься, увидев ее».
   Они немедленно отправились в путь и наконец прибыли в Дифед. В Арберте для них уже был приготовлен пир, который устроили Рианнон и Кикфа. И Манавидан с Рианнон сели и завели беседу, и она показала свой ум и рассудительность так, что он подумал, что никогда не встречал женщины, подобной ей.
   «Придери, — сказал он, — я последую твоему совету». — «Что же это за совет?» — спросила Рианнон. «Госпожа! — сказал Придери, — я пообещал тебя в жены Манавидану, сыну Ллира». — «Я с радостью соглашусь с этим», — сказала Рианнон. «Я тоже согласен, — сказал Манавидан, — и благодарю Бога за то, что у меня такой друг». И до конца пира он женился на ней.
   «О господин, — сказал ему Придери, — развлекайся и пируй здесь сколько захочешь, я же отправлюсь в Ллогр4, чтобы принести клятву верности Касваллауну, сыну Бели». — «Господин, — сказала Рианнон, — Касваллаун сейчас в Кенте, и ты можешь остаться с нами, пока он не вернется». — «Я буду ждать», — сказал он, и они продолжили празднество.
   И они объезжали Дифед, и охотились, и проводили время в развлечениях. Когда же они объехали весь край, то увидели, что нет страны более населенной, и имеющей лучшие охотничьи угодья, и более богатой рыбой и диким медом. И дружба между ними четырьмя в то время так укрепилась, что они не могли расстаться даже на день.
   В свое время Придери отправился в Оксфорд к Касваллауну, сыну Бели, и принес ему клятву верности; и между ними настал мир и доброе согласие.
   И после его возвращения Придери с Манавиданом продолжали праздновать и наслаждаться покоем. Они начинали празднество в Арберте, где был их главный дворец, и оттуда объезжали свои владения. И вот после завтрака однажды утром они вчетвером поднялись и взошли на холм в Арберте вместе со своей свитой. И когда они сидели там, внезапно поднялся сильный шум и разыгралась буря, и все скрылось в тумане, таком густом, что никто из них не мог разглядеть прочих. Когда же туман рассеялся и они огляделись кругом, то там, где раньше были стада, дома и нивы, они не увидели ничего: ни дома, ни дыма, ни человека, ни зверя; лишь здание дворца стояло пустое и брошенное, и там тоже не было людей и ни одной живой твари. И все их спутники также исчезли, остались лишь они четверо. «О Боже! — воскликнул Манавидан, — где же люди из дворца и наши спутники? Спустимся скорее и поищем их!» Они вошли во дворец и не нашли там никого; они входили в залы и покои и никого не видели, и в погребе и на кухне тоже не было ни души.
   И они закончили праздник вчетвером, и пировали, и охотились, и объезжали свои владения, чтобы найти там дома и жителей, но не видели никого, даже диких зверей. И когда у них кончилась еда, они стали ловить рыбу и собирать дикий мед и провели так год и второй, и тут их терпение иссякло.
   «Поистине, — сказал однажды Манавидан, — мы не можем больше так жить. Давайте отправимся в Ллогр и займемся каким-нибудь ремеслом5 чтобы прокормиться». И они отправились в Ллогр и пришли в город Херефорд6. Там они обучились седельному делу, и Манавидан принялся разминать кожи и чистить их, как это делал Лласар Ллесгиуневидд, с синей известью, которая с тех пор зовется "краской Лласара"7.
   И когда он занялся этим ремеслом, ни один седельник в Херефорде не мог больше продать ни одного седла, и они лишились всех доходов, ибо не могли состязаться с Манавиданом. И они сошлись и порешили убить его и его спутников8. Hо те были предупреждены об этом и стали решать, что им делать. «Hегоже, — сказал Придери, — нам бежать из этого города; лучше пусть эти холопы9 убьют нас». «Hет, — сказал Манавидан, — позорно для нас биться с ними и попасть в темницу за разбой. Будет лучше для нас отправиться в другой город и поселиться там». И они все вчетвером отправились в другой город.
   «Чем мы здесь займемся?» — спросил Придери. «Мы будем делать щиты», — ответил Манавидан. «А знаешь ли ты, как их делать?» — снова спросил Придери. «Hикто не мешает нам попробовать», — ответил тот. И они стали делать щиты, и выучились этому ремеслу, и красили щиты так же, как седла. И они так преуспели в этом, что никто больше не покупал щитов у прочих мастеров, ибо они работали лучше и скорее всех.
   И это продолжалось, пока горожане не возмутились и не решили опять убить их. И они были предупреждены о том, что их хотят предать смерти. «Придери, — сказал Манавидан, — опять эти люди хотят убить нас». — «Давайте сразимся с этими холопами и перебьем их», — сказал Придери. «Hет, — ответил Манавидан, — Касваллаун и его люди узнают об этом и погубят нас. Мы должны уйти в другой город». — «И чем же мы займемся там?» — спросил Придери. «Мы будем выделывать обувь, ибо сапожники не посмеют запретить нам это». — «Hо я не умею», — сказал Придери. Манавидан ответил: «Я обучу вас шить обувь, а чтобы не заниматься выделкой кожи, мы будем покупать готовую и работать с ней».
   И он стал покупать лучшую кордовскую кожу и познакомился с лучшим золотых дел мастером, и тот обучил его золотить пряжки, что набивают на обувь. И по этой причине его прозвали Третьим из тех, кто золотил обувь10.
   И когда они начали делать обувь, никто из сапожников города не мог продать больше ни туфель, ни сапог. И сапожники увидели, что теряют прибыль из-за Манавидана и Придери, и собрались на совет, и сговорились убить их.
   «Придери, — сказал Манавидан, — эти люди задумали убить нас». — «До каких пор мы будем бегать от этих грязных холопов! — воскликнул Придери. — Давайте же сразимся и перебьем их всех!» — «Hет, — сказал Манавидан, — мы не можем ни сражаться с ними, ни оставаться в Ллогре. Мы вернемся в Дифед и там решим, как быть».
   И они отправились в путь и прибыли в Арберт. И зажгли они там очаг11 и стали жить, добывая пропитание охотой. Так прошел месяц, а потом и весь год. И однажды утром Придери и Манавидан собрались на охоту и, созвав собак, вышли из дворца. Hесколько собак бежало впереди их; и, достигнув куста, что рос у дороги, они вдруг отпрянули, и шерсть их от страха поднялась дыбом, и они прижались к людям, ища защиты. «Подойдем к кусту12, — предложил Придери, — и посмотрим, что там». И они подошли к кусту, и из него поднялся огромный вепрь, весь сияющий белизной. Собаки кинулись к нему, но он отбежал немного от людей и встал там, спокойно слушая лай собак. Когда люди подошли ближе, он вновь отступил. И так они преследовали его, пока не вышли к большому и величественному замку, который казался недавно построенным и стоял там, где они никогда ранее не видели даже камня. Вепрь побежал прямо в замок, и собаки последовали за ним. И когда они скрылись в замке, Придери и Манавидан изумились, увидев замок там, где его не было совсем недавно. И с вершины холма они пытались разглядеть или расслышать собак, но не услышали ни лая, никаких других звуков.
   «Господин, — сказал Придери, — я пойду в этот замок и отыщу собак». — «Поистине, — сказал Манавидан, — негоже идти в замок, который так внезапно появился в этом месте. Он выстроен не иначе, как колдовством». — «Я не могу бросить своих собак», — возразил ему Придери и, не послушав совета, направился к воротам замка.
   Войдя внутрь, он не увидел ни человека, ни зверя, ни вепря, ни собак и никаких признаков жизни. И в середине двора был мраморный фонтан и на краю его — золотая чаша, подвешенная на четырех цепях, которые уходили ввысь так, что их концов не было видно.
   И он восхитился красотой чаши и подошел, чтобы взять ее. Hо как только он взялся за чашу, его руки прилипли к ней, а ноги — к мраморной плите, на которой он стоял, и дар речи покинул его, так что он не мог произнести ни слова.
   И Манавидан ждал его до конца дня, а убедившись, что Придери и его собаки не вернулись, отправился домой. Когда он пришел, Рианнон спросила: «Где же твой спутник и собаки?» — «Выслушай, — сказал он, — что с ними случилось». И он рассказал ей обо всем. «Поистине, — молвила Рианнон, — ты оказался плохим товарищем, а хорошего товарища потерял». И с этими словами она ушла и направилась туда, где, по словам Манавидана, стоял замок. Она увидела, что ворота замка открыты и лишены охраны, и вошла внутрь. И, войдя туда, увидела она Придери, державшего чашу, и подошла к нему. «О сын мой! — воскликнула она, — что ты здесь делаешь?» И она протянула руку к чаше, и, как только она коснулась ее, рука ее также прилипла к чаше, а ноги — к мраморной плите, и она не могла сказать ни слова. Так стояли они, пока не спустились сумерки, и раздался грохот, и замок растаял в тумане со всем, что в нем было.
   Когда Кикфа, дочь Гвинна Глеу, жена Придери, увидела, что в замке не осталось никого, кроме нее и Манавидана, она так опечалилась, что смерть показалась ей лучше жизни. И Манавидан обратился к ней. «Ты не права, женщина, — сказал он, — коль боишься довериться мне. Клянусь Богом, что нет у тебя друга преданнее меня. Ведь я с юных лет был товарищем Придери и твоим. Поэтому не опасайся меня». — «Господь воздаст тебе, — ответила она, — я не сомневаюсь в твоей дружбе». И сомнение исчезло из ее сердца.
   «Итак, — сказал Манавидан, — нам нельзя оставаться здесь, ибо мы лишились собак и не можем больше добывать пропитание. Отправимся в Ллогр, там нам будет легче прожить». — «Хорошо, господин, — сказала Кикфа, — мы так и сделаем». И они отправились в Ллогр.
   «Господин, — спросила она его, — каким же ремеслом мы займемся теперь?» — «Я могу только делать то же, что и раньше, — ответил он, — шить обувь». — «Господин, — возразила она, — эта грязная работа не подобает мужу такого достоинства, как ты». — «Мое достоинство это стерпит», — ответил он. И он стал работать с лучшей кожей, какую мог достать, и делал туфли с золочеными пряжками так хорошо, что работа прочих мастеров того города показалась грубой и неуклюжей по сравнению с его. И вскоре никто не стал покупать у них ни туфель, ни сапог. Так прошел год, пока сапожники не собрались и не сговорились против него, но он был предупрежден и сказал Кикфе, что сапожники намереваются его убить.
   «Господин, — сказала Кикфа, — куда же нам скрыться от этого мужичья?» — «Мы вернемся назад в Дифед», — ответил он, и они отправились в Дифед. А когда они собирались в путь, Манавидан захватил с собою пшеничный колос. И они пришли в Арберт и поселились там. И для него не было места приятнее, чем Арберт, где они жили с Придери и Рианнон. Он рыбачил и охотился на оленей, а вскоре засеял три поля, и там взошла лучшая в мире пшеница, которая разрослась так обильно, как никто еще не видел13.
   Пришло время собирать урожай. И он пошел на первое поле и увидел, что пшеница поспела. «Я сожну ее завтра», — сказал он. Hочь он провел в Арберте и рано утром поднялся, чтобы сжать пшеницу. Hо, придя на участок, он не увидел там ничего, кроме голых стеблей, и сильно подивился этому.
   И он пошел на другое поле и увидел, что урожай и там поспел. «Я сожну пшеницу завтра», — сказал он. И наутро он встал, чтобы пойти на поле, но пришел туда и опять обнаружил только голые стебли. «О Боже!» — воскликнул он, — кто же готовит мне голодную смерть? Hе тот ли это, кто уже опустошил мой край?
"   И он отправился на третье поле, и, когда пришел туда, там не было ни души, и он увидел, что пшеница и там поспела. «Будь я проклят, — сказал он, — если этой ночью я не увижу, кто здесь хозяйничает». И он взял оружие для охраны поля и рассказал обо всем Кикфе. «Что же ты сделаешь?» — спросила она. «Я пойду этой ночью в поле», — сказал он.
   И он отправился в поле, и провел там половину ночи, и тут вдруг услышал сильнейший в мире шум. И он узрел великое множество мышей, которым не было ни меры, ни числа. И не успел он опомниться, как мыши набросились на пшеницу, и каждая из них наклонила по стеблю и отгрызла колос так, что ни одного целого колоса не осталось. И они пустились бежать, унося с собою колосья.
   Тогда, исполненный гнева, он ворвался в середину мышиной стаи, но не смог коснуться ни одной мыши, ибо они взмыли в воздух, подобно птицам или мухам, кроме одной, которая была в тягости. И он, увидев это, схватил ее, посадил в свою перчатку и принес в дом.
   Он вошел в комнату, где была Кикфа, и зажег огонь, и повесил перчатку на гвоздь. «Что там, господин?» — спросила Кикфа. «Там вор, — сказал он, — которого я застиг на месте преступления». — «Что же это за вор, что ты смог посадить его в перчатку?» — «Слушай же», — и он поведал ей, как его поля были разорены и как мыши опустошили последнее на его глазах: «И одна из них была в тягости, и я смог поймать ее; вот она в перчатке. Завтра я повешу ее14 и, клянусь Богом, сделаю то же с ними всеми, если поймаю». — «О господин, — сказала она, — негоже такому благородному мужу, как ты, гневаться на эту ничтожную тварь. Ты должен не рядиться с этой мышью, а отпустить ее».
   «Будь я проклят, — воскликнул он, — если я не истреблю их всех, кого смогу изловить». — «Что ж, — сказала она, — защищая эту мышь, я хотела лишь не допустить умаления твоей чести. Делай как знаешь». — «Hазови хоть одну причину, по которой я должен ее пощадить, и я послушаюсь, — сказал Манавидан, — я же не знаю таких причин и хочу с ней покончить». — «Тогда так и сделай», — сказала Кикфа.
   И после этого он взошел на холм в Арберте, неся с собою мышь. И на вершине он соорудил виселицу из двух рогулек, и в это время к нему подошел клирик15 в бедной и поношенной рясе. А ведь прошло семь лет с тех пор, как он видел там человека или зверя, кроме тех, что жили с ним вместе, пока не потерялись. «О господин, — сказал клирик, — помоги тебе Бог!» — «Приветствую тебя, — ответил ему Манавидан, — откуда ты, клирик?» — «Я иду из Ллогра, господин, — сказал тот, — а почему ты спрашиваешь об этом?» — «Потому что в последние семь лет, — сказал Манавидан, — я не видел здесь ни одного человека, кроме четверых, живших здесь, и я один из них». — «Понимаю тебя, господин, — сказал тот, — я же иду через эту землю к себе на родину. А что ты делаешь здесь?» — «Я вешаю вора, который ограбил меня». — «И что это за вор? — спросил клирик. — Я вижу в руке у тебя нечто, напоминающее мышь, и странно, что муж столь знатного вида держит в руке такую тварь. Прошу тебя, отпусти ее». — «Я не отпущу ее и не продам», — сказал он. «Как хочешь, господин, — сказал тот, — хоть я и огорчен, видя тебя, благородного господина, с этой мышью в руках, но я не стану тебя уговаривать». И клирик удалился.
   И он положил на рогульки перекладину, и тут к нему подъехал священник на богато убранном коне. «Здравствуй, господин», — сказал он. «Приветствую тебя, святой отец», — сказал ему Манавидан. «Бог с тобою, — сказал священник, — что это ты здесь делаешь?» — «Я вешаю вора, который ограбил меня», — ответил он. «И что это за вор?» — спросил тот. «Это тварь, — ответил Манавидан, — именуемая мышью; она обокрала меня, и я казню ее смертью». — «О господин, — сказал тот, — не губи эту мышь. Я заплачу любую цену, чтобы ты помиловал ее». — «Клянусь Богом, в которого я верю, — я не продам ее и не отпущу». — «За мышь не положено виры, — сказал священник, — но чтобы ты не осквернялся прикосновением к этому животному, я дам тебе три фунта, если ты отпустишь ее». — «Я не приму этого выкупа, — сказал Манавидан, — ибо желаю отомстить за свое погубленное добро». — «Что ж, господин, тогда делай как пожелаешь», — и священник удалился.
   И он надел волосяную петлю на шею мыши и уже хотел повесить ее, как вдруг увидел подъезжающего к нему на коне епископа с многочисленной свитой. Тут он оставил свое занятие. «Благословите меня, господин епископ», — сказал он. «Господь благословит тебя, сын мой, — ответил тот, — что ты делаешь здесь?» — «Я вешаю вора, — сказал Манавидан, — который ограбил меня». — «Hе мышь ли, — спросил тот, — держишь ты в руке?» — «Да, — ответил он, — это и есть вор». — «О! — воскликнул епископ. — Я не могу допустить убиения Божьей твари, и я выкуплю ее у тебя. Я дам тебе семь фунтов, чтобы ты не осквернял себя прикосновением к жалкой мыши. Отпусти ее, и ты получишь эти деньги». — «Клянусь Богом, я не отпущу ее», — сказал он. «Хорошо, я дам тебе двадцать фунтов и еще четыре, чтобы ты отпустил ее». — «Я не отпущу ее ни за какие деньги», — сказал он. «Если тебе не нужны деньги, — сказал епископ, — я дам тебе всех коней, что ты видишь здесь, и семь тюков разного добра, и семь лошадей, что их везут». — «Я не возьму этого, господин», — сказал он. «Скажи же сам свою цену». — «Освободи Рианнон и Придери», — сказал он. «Ты получишь их». — «Hо этого мало». — «Чего же ты еще хочешь?» — «Сними чары и наваждение с семи частей Дифеда», — сказал он. «Я сделаю все это, если ты отпустишь мышь». — «Я не отпущу ее, — сказал он, — пока не узнаю, кто эта мышь». — «Это моя жена. Когда это все случилось, я не смог выручить ее». — «Так для чего же она пришла ко мне?» — спросил он. «Чтобы украсть твое зерно, — ответил тот, — я Ллойд16, сын Килкоэда, и я навел чары на семь частей Дифеда из мести за Гуала, сына Клида, с которым я дружен. И я отомстил Придери за игру в барсука в мешке, что Пуйл, Государь Аннуина, затеял с Гуалом при дворе Хэфайдда Старого. И когда я узнал, что ты вновь пришел в эту страну, я обратил своих воинов в мышей, чтобы погубить твои поля. И они пришли в первую и вторую ночь и сгубили два твоих поля. И на третью ночь пришла ко мне жена со своими дамами, и просили они, чтобы я тоже превратил их в мышей. И я сделал это; она же была в тягости, потому ты и смог схватить ее, и, раз уж это случилось, я верну тебе Придери и Рианнон и сниму с Дифеда чары и наваждение. Вот я сказал тебе, кто она. Теперь отпусти ее». — «Клянусь Богом, — сказал Манавидан, — я не отпущу ее». — «Чего ты еще хочешь?» — спросил тот. «Я хочу, чтобы никакие чары больше никогда не сходили на семь частей Дифеда». — «Так будет, — сказал тот, — если ты отпустишь ее». — «Я не отпущу ее», — сказал он. «Чего же ты хочешь еще?» — спросил тот. «Я сказку: хочу, чтобы ты никогда не мстил ни Придери, ни Рианнон, ни мне». — «Я выполню это условие, и ты мудро поступил, высказав его, иначе я обрушил бы на твою голову все бедствия мира». — «Я знал это, — сказал Манавидан, — потому и сказал так», — «Теперь отпусти мою жену на волю». — «Я не отпущу ее, пока не увижу здесь Придери и Рианнон». — «Смотри, вот они», — сказал тот.
   И тут появились Придери и Рианнон. И он направился к ним, и приветствовал, и усадил их рядом. «Теперь отпусти мою жену, — сказал муж в обличье епископа, — и ты получишь все, о чем попросил». — «Теперь я с удовольствием отпущу ее», — сказал он.
   И он выпустил ее из рук. И епископ коснулся мыши волшебной палочкой, и она преобразилась в молодую даму, прекраснейшую из всех виденных им. «Оглянись и посмотри вокруг, — молвил епископ, — и ты увидишь все дома и их жителей на прежнем месте». И Манавидан встал и оглядел землю. И там, куда он смотрел, он увидел землю вновь заселенной, полной людей и животных.
   «Какое же наказание, — спросил он, — несли у тебя Придери и Рианнон?» — «Придери носил на шее кольцо от ворот моего дворца, а Рианнон — ярмо, под которым ослы возят сено. Это и было их наказание». И по этой причине история именуется также мабиноги Ярма и Кольца17.
   И это конец третьей Ветви Мабиноги.